Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный] - Анджей Сапковский

Ульрик фон Биберштайн глянул налево, глянул направо, послушные его взглядам рыцари, юнкера и кнехты сдвинулись с мест, начали подводить коней все ближе и ближе. К стоящему рядом с Рейневаном Микуляшу Дахсу подошел оруженосец с огромным биденхэндером[650], держа оружие так, чтобы двенадцатидюймовая рукоять была у Дахса на удобном расстоянии от руки. Ганс Фольч все это видел.

– А если отказаться не захочу? – процедил Ульрик фон Биберштайн, упираясь кулаком в бок. – То что? Нападете на меня? Во имя блага страны?

Фольч даже не дрогнул. Но бургманы из Роймунда и вооруженные згожельцы тронули коней, подъехали, контролируя фронтом строй людей Биберштайна. Их было, как заметил Рейневан, немного больше. Кое-где в ножнах уже заскрежетали мечи, но спокойствие Ганса Фольча успокоило всех.

– Нет, господин фон Биберштайн, – холодно проговорил згожелецкий наемник. – Мы не ударим по вам. Потому что всякий раз, когда мы начинаем враждовать друг с другом, гуситы руки потирают. Я сказал вам то, что имел сказать.

– А я выслушал, – повысил голос хозяин Фридланда. – И на том конец. Прощайте. Пан Фольч. Пан Варнсдорф.

Пренебрежительно упущенный при прощании Койшбург побледнел от бешенства.

– Не конец! – взвизгнул он. – Не конец, о нет! Я этого так не оставлю! Вы ответите, господин Биберштайн! Если не перед судом, то на поединке.

– Тех, кто меня судами стращает, – повысил голос Ульрик Биберштайн, – я привык как прислужников палками угощать… Так что поостынь, щеняра, если тебе шкура дорога. Прикажу тебя побить не на утоптанной земле, не на поединке, а здесь, в грязи. Ты молокосос! Что из того, что намерен влезть в семейство Догнов? Пусть даже жена у тебя будет догнова рода, ты на этом не выгадаешь. Куда уж тебе да и с чем к старому-то дворянству? Тебе, сынку мерсебурских епископских министериалов? Смех один!

Койшбург из бледного сделался пунцовым, как разрезанный буряк, казалось, он кинется на Биберштайна с голыми руками. Фольч ухватил его за руку, а второй рыцарь, названный Варнсдорфом, схватил коня за узду у самого мундштука. Но остальные вооруженные згожельцы рвались в бой. Кто-то крикнул, кто-то крик подхватил, сверкнули мечи и барты. Заржали под ударами шпор кони, засверкали клинки и в руках людей Биберштайна. Микуляш Дахс схватил и поднял биденхэндер.

– Стоять, – рявкнул Ганс Фольч. – Стоять, мать вашу! Оружие – в ножны!

Роймундцы и згожельцы подчинились. Не очень охотно. Кони храпели, перетаптывая снег в грязь.

– Двигайте отсюда, – зловеще проговорил Ульрик Биберштайн. – Отправляйтесь своей дорогой, господин Фольч. Немедленно. Пока дело не обернулось кое-чем похуже.

Снег растаял мгновенно, хватило той крохи солнца, которая пробилась сквозь тучи. Ветер утих. Сделалось теплее.

Возвратилась осень.

Шклярская Поремба – Рейневан уже узнал название деревни с церковкой, прислушиваясь к разговорам, – немного опустела, когда отряд Фольча и Варнсдорфа скрылся в ущелье, ведущем к Якубовому Перевалу, отделяющему, как он помнил из чьих-то рассказов, Карконоши от Йизерских Гор. Микуляш Дахс какое-то время угрюмо посматривал вслед, сказал что-то Биберштайну, указывая то на отъезжающих, то на Рейневана. Биберштайн выпятил губы, окинул пленника злым взглядом, кивнул головой. Потом отдал приказы. Дахс поклонился.

– Пан Либенталь! – крикнул он, подходя. – Пан Строчил, пан Кун, пан Придланц – подойдите ко мне.

Четверо рыцарей вышли из группы, приблизились, посматривая с любопытством, но демонстративно неприязненно. Что совершенно не подействовало на Дахса.

– Вот этого правонарушителя, – указал он на Рейневана, – милостивый пан Ульрик фон Биберштайн приказывает доставить в Силезию, в замок Стольц, там передать в руки брата милостивого пана Ульрика пана Яна Биберштайна. Пленный должен быть доставлен не позже, чем через пять дней, то есть в понедельник, так как сегодня у нас четверг. Он должен быть доставлен живым, здоровым и невредимым. Командиром эскорта пан Биберштайн изволил назначить пана Либенталя. А за пленника и за выполнение приказа отвечают головой все. Вы поняли? Пан Либенталь?

– Почему именно мы? – нелюбезно спросил Либенталь, потирая черный от щетины подбородок. – И почему только вчетвером?

– Потому что так изволил распорядиться пан Ульрик. И потому что ему так посоветовал я.

– Благодарим сердечно, – сказал язвительно второй из эскорта, в надетой набекрень бобровой шапке. – Значит, надо довезти его в Стольц целым и невредимым. А не довезем – головы сложим? Шикарно.

– А если он попытается сбежать? – Третий, дылда со светлыми усами, окинул Рейневана угрюмым взглядом. – Дозволено нам будет ему хоть ногу переломать?

– Имеется риск того, – холодно ответил Дахс, – что тогда хозяин Стольца прикажет переломать ноги вам.

– Так как же? – не сдавался усач. – Спутать его и везти в мешке? А может, засадить в железную бочку, такую, в которой Конрад Глоговский держал Генрика Толстого. А может…

– Достаточно! – отрезал Дахс. – Пленный должен быть в Стольце через пять дней целый и невредимый. Как вы это сделаете – ваша забота. И конец болтовне. От себя добавлю, что ему надо быть сумасшедшим, чтобы бежать. На него много ловцов охотится. И кому бы он в лапы ни попал, ждет его смерть. Притом и не скорая, и не легкая.

– А в Стольце что? Небось цветами осыплют?

– Не мое дело, – пожал плечами Дахс, – чем его там осыплют. Но что его ждет в Згожельце, Житаве либо Будзишине, знаю: пытки и костер. Если его схватят снова де Бергов или Шафф, тоже злой смерти не минует. Так что не думаю, чтобы он бежал…

– Я бежать не буду, – заявил Рейневан, которому надоело молчать. – Могу дать слово. Поклясться на кресте и всеми святыми!

Рыцари грохнули диким и искренним хохотом. Дахс аж прослезился.

– Ох, господин Беляу, – стер он слезы со щеки. – Ну, развеселил! Говоришь, поклянешься? А что ж, клянись сколько влезет. А мы тем временем свяжем тебя куском крепких вожжей. И посадим на крестьянскую косолапую кобылу, чтобы тебе, случаем, галопировать не вздумалось. Все это так, верности ради. Ничего личного.

Вскоре они двинулись. Рейневану в соответствии с обещанием Дахса связали руки, без всякой жестокости, но надежно и крепко. В соответствии с обещанием его посадили на лошадь, а точнее, на являющуюся только по названию таковой – противную, ленивую, криво ставящую задние ноги клячу, явно не способную не только на галоп, но даже на рысь. На таком «рысаке» действительно нечего было даже думать о бегстве – на ней невозможно было бы даже обогнать пару волов в ярме.

Они ехали на восток. В сторону Еленьей Гуры. В сторону тракта, связывающего Згожелец со Свидницей, Нисой и Рачибужем.